30 октября - День памяти жертв политических репрессий
Уважаемые земляки!
В этот день мы отдаем дань памяти и уважения соотечественникам, пострадавшим от политических репрессий, скорбим вместе с теми, чья жизнь и судьба были искалечены произволом и беззаконием.
Мы не вправе забывать о миллионах наших сограждан: жертвах политического террора, раскулачивания, преследования инакомыслящих. Наш долг – сохранить в поколениях память о каждом безвинно погибшем и пострадавшем. Невозможно переоценить важность продолжения кропотливой работы по реабилитации осужденных, возвращению справедливости и обретению ими доброго имени в глазах родных и близких, потомков.
Забвение истории грозит ее повторением. Каждое воспоминание о том страшном периоде отечественной истории – это свидетельства эпохи, которые дают всем нам бесценный нравственный урок гражданского мужества, зрелости и ответственности.
Примите самые искренние пожелания здоровья, бодрости духа, благополучия и долголетия!
Губернатор Омской области
В.И. Назаров
Председатель Законодательного Собрания
Омской области В.А. Варнавский
|
Почему Эмилия Шнайдер
носит русское отчество
События того страшного года Эмилия Ивановна Баженова (Шнайдер), жительница райцентра, почти не помнит. Только по рассказам родителей.
В сорок втором ей не было и четырех лет.
Фронт приближался к Сталинградской области, где они жили в селе Крайском. Большинство населения – поволжские немцы. Те самые, предки которых перебрались сюда еще при императрице Екатерине. Считали эту землю родной и работали на ней с истинно арийским трудолюбием. Может, только этим и отличались.
Однажды все изменилось.
- К дому подошла «подвода». Родители говорили, что им даже собраться не дали, - рассказывает пожилая женщина, - мама только и успела схватить в охапку меня, двух ребятишек-сирот, которых по-соседски опекала, да бросить в телегу несколько подушек. Они и спасли нас от холода в долгой дороге. На поезде добрались до Называевска. Местом жительства нам определили деревню Майка. Поселили в крохотной комнатке со следами раздавленных клопов на стенах. Это мне почему-то запомнилось.
На самое страшное даже не теснота, не отношение местных к переселенцам, не обидные прозвища. Самое страшное – голод.
- Папа был инвалидом, - продолжает моя собеседница (видно, что воспоминания даются ей с трудом), - на работу не мог устроиться. Стал пухнуть с голода. Тогда мама погрузила его на саночки, так мы и «переехали» в Крутинку.
Здесь Иван Иванович (Иоганн Иоганович – ред.) устроился на работу в артель инвалидов. Недалеко от улицы Пионерской, где сейчас живут супруги Баженовы, была горшечная мастерская. Они и сейчас еще находят на своем огороде глиняные черепки. Словно напоминание о той жизни. В которой маленькая Миля, став школьницей, все переменки простаивала у стеночки, в компанию подруг ее не принимали. Названную сестру, Ирму, однажды трое суток продержали в «каталажке», все пытались узнать, не ведут ли родители между собой разговоры о Германии, не наговаривают ли на Советский Союз. Мало того, даже путь к любимой профессии для Эмилии Ивановны оказался заказан. Она работала в швейной мастерской и мечтала стать закройщицей. Уже и на курсы поехала. А там посмотрели, что паспорт с немецкой фамилией, и сказали, набор уже закончен. Кстати, по этой причине она решила взять себе русское отчество.
В пятьдесят четвертом, когда умер Сталин, они решили вернуться в родную деревню. В их доме тоже жили какие-то переселенцы, так вот они их послали… в Кенигсберг.
Вернулись в Крутинку.
- Здесь мой дом, - заканчивает свой рассказ Эмилия Инована, - здесь могилы мамы и папы, здесь мой муж, единственная родная сестричка, здесь родились мои дети, внуки, а теперь уже и правнуки. Я душой – русская. Смешно сказать, но за всю жизнь, кажется, ни с одним настоящим немцем даже не разговаривала.
Нет, она не ропщет на судьбу. Но, хоть и давно всех поволжских немцев реабилитировали, признается, что до сих пор не знает ответа на вопрос «За что?».
Любовь Втюрина
134 человека в районе имеют право на денежные выплаты как пострадавшие от политических репрессий и реабилитированные
|